Если в состоянии предельного нервного напряжения я смогла связаться с Аджи, то отчего не попытаться еще раз? Если пройдет три месяца, и пять месяцев, и семь, а метаморфоза не начнется? Что скажет старый паршивец Хейнрри, что скажет старому паршивцу великий самец Экмен, и что скажут им обоим их неведомые хозяева?
Ха!
Вот только как прийти в такое состояние? Скука и утомление — определенно не то. То больше смахивало на истерику. Вторую в моей жизни.
Вот не думала, что когда-нибудь пожалею о том, что не истерична.
Следующая неделя прошла в самоистязании.
Я уже получила некоторые нужные сведения. Я приобрела уверенность. Я приняла решение. Ну, как я могла впасть в истерику?! И ни одна экстрим-оператор на моем месте бы не смогла. Такая у нас профессия — не располагающая. Если бы частью вашей работы было время от времени наблюдать процесс возникновения обезображенных трупов, а потом чесать шейку тем, чьими стараниями этот процесс шел…
Я мало эмоциональна и до отвращения нервно устойчива. Меня из-за этого жених бросил. Хотя пытался обвинить во фригидности и лесбиянстве разом. В зоофилии побоялся. Ха!
Ну и не жалко.
Придурок.
Да, вы правы, я пыталась впасть в истерику, думая о своей несчастной судьбе. Мне тридцать, я никогда не была замужем. Пару лет назад меня иногда посещали мрачные мысли, но с тех пор как меня официально казнили, мне стало настолько все равно… Теперь-то я в любом случае не смогу завести постоянного партнера. Тем более детей. Еще я думала о казни. О несправедливости мира. О своих родителях, которых постиг такой горький позор — дочь-убийца…
Безрезультатно.
То есть я расстраивалась. Злилась. Кусала губы. Даже плакала. Но, судя по моему невеликому опыту, для впадения в истерику мне нужны были животный страх, шок и полное непонимание происходящего. А их-то как раз и не предвиделось. Я не могла испугаться Аджи. Я не верила, что он сможет меня обидеть. Что бы ни случилось, во что бы он ни превратился. Он же практически разумен.
Он же меня любит.
Кончилось все это галлюцинациями. И тогда попытки впасть в истерику я прекратила.
Но не попытки войти в мысленную связь. Во-первых, выбирая между бесплодными усилиями и бездействием, я всегда выбирала первое. Как лягушка в кувшине. Во-вторых, где-то в глубине души я была уверена, что какая-то по счету попытка бесплодной не останется.
Общение с нуктой, конечно, развивает убогие телепатические способности человека, но итог развития все равно очень скромен. Друг с другом пересылаться у операторов еще никогда не получалось. Правда, Николь говорит, что в детстве умела мысленно разговаривать со своим братом Дэнни, а во время полового созревания эта способность пропала.
Не факт, что правда.
Николь жутковатая. В раннем детстве она всерьез считала Рекса своим отцом, и ее очень печалило отсутствие хвоста. Надо сказать, что ее биологический отец даже не пытался как-то исправить положение. Хотя и не был разведен с ее матерью. Бегают дети на воздухе, играют со зверем. Упадут с дерева — зверь поймает, прихватит в воде судорога — зверь вытащит. Ни один подонок не пристанет — зверь рядом.
Удобно.
Даниэла слишком поздно заметила странные привычки у детей. К матери-то они относились нормально, а что с отцом предпочитали не общаться — так и он с ними тоже не особенно. До сих пор вспомнить жутко: жилы на шее Николь страшно проступают, голова откидывается, рот распахивается немыслимо широко и из глотки вырывается вопль, который, казалось, просто не может родиться в мягком, маленьком человеческом теле. Это вопль молодой самки, зовущей на помощь самцов-воинов. От таких шуток Николь даже домашние нукты половины города начинали сходить с ума.
Они с братом лазали по стенам наравне с Рексом. Два метра, отделявшие край крыши их коттеджа от ближайшего толстого сука, вообще не были преградой. У Николь нечеловеческая быстрота реакции и чувство пространства почти как у нукты.
Но даже она — не телепат.
Истерики добиться не удавалось, и я зашла с другого края. Войти в транс мне всегда было проще. Некоторым нужно обязательно видеть нукту, чтобы обменяться с ним эмоциями, а мне, к счастью, нет. Я сосредотачивалась и пыталась забыть о разделяющем нас расстоянии. Медленно плавала в непрозрачном тумане, ища свою рыбку — гематитово-черную, с лезвиями-чешуями и двумя наборами зубов в быстрой пасти…
И однажды я нашла. Я услышала. Только не то, что хотела и ожидала услышать. Вокруг по-прежнему висела серая мгла пустого ментального эфира, собеседник не появился в ней как какой-нибудь яркий объект. Просто между ушами гулко звучали до странности знакомые голоса.
Люди?! Неужели я в контакте с людьми? И что, сразу с двумя? Но они же не со мной общаются, а друг с другом? И почему я их не просто слышу, — то есть, не просто чувствую улыбку в голосе, но еще и почти вижу ее?
И фон, который я чувствую, как-то слишком знаком. Я всегда думала, что фон человека должен сильнее отличаться от нуктового. Ой, бедняжка… я же по его психике, наверно, как броневиком проехала…
Ну, конечно. Домашний. Совсем кроха, с собаку размером, на коленях у Дока Андерса…
Не то чтобы мне хотелось их слышать, этих типов. Но их беседа могла оказаться важной для меня. Поэтому я постаралась остаться в состоянии связи.
— Ты ее ни в чем не убедишь! — возопил местер Хейнрри.
Они не обо мне?
Как же паршиво, что при телепатической связи нельзя подкрутить громкость. Хоть и слышу я не ушами, все равно впечатление такое, что сейчас перепонки лопнут.